Misha Kim

Клацали часы на стене одинокой опустевшей кухни. Чай чуть остыл, но еще грел сухие ладони в пятнах красок. Как-то неведомо тоскливо было в этот поздний час дома в одиночестве. Весна за окном моросила сырым противным дождем. Краска засыхала на палитре. Я листала свой старый дневник. Я старые вещи не смогла выбросить, они просто имели свое место на полке. Хотелось обдумать свою жизнь, свои поступки…

Чего-то все равно в жизни — непонятно чего — не хватало, но это было так далеко внутри моего опустошенного сердца, что я не несильно нуждалась в восполнении этой нелепой тоски по чему-то неведомому…

Но я было так рада брать кисть и карандаши в руки и рисовать эти любимые теплые чайные глаза. Наверное, ее я рисовала чаще всего, что вообще я клала на холст или лист бумаги. Она смеялась… говорила, что я ее уже какой-то звездой сделала. Там не просто портреты, а какая-то сказочная страна с жителями, у которых очень большие красивые карие глаза…

Как-то раз по Кузьминскому парку ходили, я, в своем обыкновении, громко восхищалась пейзажами и фотографировала, дабы потом вечерами рисунки красивые делать. Такая жизнь меня просто сводила с ума. Я была счастлива! Любимый друг с любимой работой(помогать людям), любимое занятие, душевные стихи… что еще?

Да… возможно, тут вы правы…

Внезапно ко мне подошел молодой человек с невероятно прекрасными глубокими черными глазами… я даже не слышала, что он спрашивал: я безумно захотела эти глаза нарисовать…

— Можно я нарисую ваши глаза? Они… они, как небо, покрытое серыми тучами…

Человек засмеялся.

— Можно…

На землю! На землю! Вернись, Мишель, дорогая!

Я и не узнала его. Только когда на следующий день пришел к нам, улыбчивый, я поняла, почему Варька весь вечер и всю ночь хихикала, не переставая.

Это был он. Руставели. Человек, чье мнение мне не было никогда безразлично. Удивительно. Я же изучила все его фотографии, изучила манеру его письма… он даже читал мои стихи и сказал, что ему правда очень понравилось…

Он попросил кофе.

Я, по-моему, ходила какая-то странная и красная, как рак. Он посмеивался изредка и все улыбался своей прекрасной милой улыбкой.

Он сидел и пил кофе, а мне хотелось просто, не отрываясь, смотреть на него, мечтать. Как-будто спокойствие какое-то воцарилось в моей душе. Ничего не тревожило. У Варьки все хорошо. Беспокоиться не о чем. Я была как за каменной стеной в тишине и спокойствии.

Он зачастил к нам. Столько нового узнала я о человеке. Меня, вообще, мало интересовали люди. Но про моих близких я хотела знать все.

Снова в моей памяти всплывали отрывки прошлого. Как моя так называемая «подруга» не интересовалась моими стихами и рассказами, а мне было важно ее мнение. Она не хотела обсудить со мной стихи и новые песни Руставели. Она включала на компьютере свою музыку и говорила только о себе. Мы не редко ругались. Я была одинока. Пусть и была «однобокая» дружба. Я не знаю. До боли мне было обидно, что приходилось слушать претензии, а мои никто не слушал и не принимал. В остальном хоть и было ровно и тихо, но до сих пор кровоточит рана на сердце, когда «подруги» только языком болтали. Правильно говорил один человек: «Все люди эгоисты. Просто кто-то в большей степени, а кто-то в меньшей». Те «подруги» бросили меня на перепутье. А разве друг обременяет тебя? Разве мы не познаемся в беде? От одиночества я засыхала. В моих мечтах тогда был волшебный мир… с Максом и Варькой… тот маленький мир был лучше того реального, страшного, в котором трудно выжить, не сломавшись от боли. Те «друзья» теперь дальние отголоски тоски и грусти в воспоминаниях… они поменяли меня на тех, с кем весело, легко и хорошо… на деньги, счастье в ночных клубах, благополучие. А я, как не пыталась все повернуть вспять, как не стучалась в закрытые двери, так меня и не услышали. Никто не хотел слышать. Чтож. Забыли, предали, променяли…

Моя новая жизнь меня гладила мягкими ресницами, уже без тех слезных капель, сухими, теплыми.

Глаза моих близких, понимающие, разные – так много говорили мне своим красноречивым молчанием по ночам, за очередной чашкой чая…

Как-то сыро было на улице и холодно. Руки замерзли. Рисовать не могла. Так часто мучила ностальгия и душевная пустота.

13, пятница.

Сырость за окном, лужи,

Слезы на глазах, голос простужен,

Сил больше нет, хочу кричать,

Но никому этого никогда не понять.

Ты душой с ней навсегда,

А меня съедает горькая тоска…

Без любви я проживу дни,

Вся жизнь пролетит, как один миг,

Может быть у меня она коротка,

Но так тяжела и нелегка…

Хочется в ком-то найти понимание,

Хочется прекратить расставания…

Но они все уходят, сердце сжевав,

И снова хочу сжечь несколько глав.

Но из сердца, из памяти не убрать,

Мне остается лишь смерти ждать.

Я не обижаюсь на этот мир,

Мне только любовь придает сил…

Я пыталась набрать знакомый номер,

Но чувствую, что чувство тонет:

«подругам» все равно на слова,

В черном, вуаль, я как вдова…

Пытаюсь бежать, кричать в никуда,

Надеяться на долгожданное «да»…

Но никогда мне не искупить грех,

Мне никогда не изменить их всех…

Мне всю жизнь, должно быть, так

Придется свет нести сквозь мрак…

И быть одной, в одиночестве погибнуть,

Никому не пересечет моя дорога путь.

Одной мечтаю уж в последний раз

Увидеть свет любимых глаз…

Нескончаемое число строк моих стихов

И все для вас, весь смысл слов.

Но вам не понять, вы снова молчок.

Я лишь скажу спасибо за толчок,

Я жить правильно пытаюсь.

Я говорила все свои переживания,

Но слушать мое сердце не было желания,

Оставлена я на трудном моменте пути,

Знала ли я, что ей приспичит уйти?

Найти кого-то получше, забыться,

И слов не находя от своего бесстыдства,

Просто меня обманув, проститься,

Поменяв на того, с кем можно напиться,

По ночам с кем можно пойти в клуб,

Кого можно поцеловать без губ.

А я осталась одна с изъеденным сердцем,

Не к кому теперь пойти согреться…

Видно так дружба платит мне ответом,

Теперь остаюсь без совета…

А любовь смеется, надеждами кормя,

Все это потихоньку убивает меня…

Но все же я не сержусь и не скучаю,

Я этого пути, увы, не знаю…

Мне больно до сих пор, ну что ж,

Раз не вытащить этот дружеский нож,

Я лишь хочу, чтобы все изменилось,

Чтобы это зло навсегда позабылось,

Лишь бы люди не делали больно близким,

Хочу, чтобы они прочитали смысл этой записки…

*************

Ну, художник я, недотепа,

Какая мне физика может быть?

Никогда и капли этого трепа

Мне в мою башку не влить…

Желтый + синий – трава зеленеет,

Тени и свет на бокале вина,

Желтый и красный – лист порыжеет,

Достану я краски кистью со дна…

А что мне до электрона заряда?

Фотона и поля? Энергия? А частота?

Что такое, например, реостаты?

Не пойму я теперь никогда…

Я по выходным выбиралась в Кусково, картины раскупали, и, к удивлению, на жизнь хватало. Мечта моя детская в этом исполнилась…

Новость моей подруги меня не то что бы слегка ошеломила.

Я присела…

Так. Валери, значит, не устраивает еще и моя Варюшка. Ну… злость закипала.

— Так. Переезжаешь ко мне. Мама едет к своему в Саратов. Там ей лучше и для здоровья и для того, что она здесь просто не поместиться и пить будет, сама понимаешь. Вещи, если че сохранилось, тащи сюда. Маму веди, сходи за ней. Пару дней у меня перекантуется.

С этого момента Валери эту…мы возненавидели еще сильнее. Но я зла долго не держу. Не тронь говно, как говориться, оно и не завоняет. Только мы ее не трогали, а Максу, как известно, она не нужна была. Девушек вокруг него, конечно, куча, но он не дурак. Он не станет встречаться и портить себе жизнь с какой-то… откровенно говоря, глупой жалмеркой. Он весь в работе. Весь в музыке. В делах. В учебе. Последний год, как никак, в институте остался.

Ей, быть может, казалось, что его подруги, ну то есть мы с Варей, влияем на него так, что у него, простите, не встает на нее интерес и вопрос об общении в ее компании. Мы, конечно, имеем вес в его жизни, но всем известно, что преград у любви нет. Если ему надо — он сделает.

Он смотрел на меня своими серыми, как небо глазами… а я все понимала. Все-все. Только… в Этом мире нам не быть вместе. Как не могут быть вместе рыба и муравей. Как слон и бабочка, как Дюймовочка и Карлик Нос… мы просто из разных сказок. это каждый понимал. Или понимала только я. Не знаю. Для меня важно мое внутреннее состояние. Он для меня как невидимка. Как бестелесный идеал, как бескрылый мотылек, которого я буду любить вечно. И там, на небесах, мы навсегда будем вместе.

Запутать ли я хочу? Нет. Просто Макс – это действительно… действительно человек из другого мира. Я уверена. Я буду любить его всегда. Вместе? Не здесь. Вряд ли я смогу обнимать своими шершавыми руками хрупкие прозрачные крылья… я люблю его.

Я человек – шизофреник. С самого начала было ясно. Я, честно сказать, сама не знаю, где в моем рассказе правда, а где просто строчки из моего сна… да это не главное. Я хочу донести смысл моей души. Мой крик. Мой мир.

……

Мама ее мне безумно понравилась… сразу почему то образовалась теплота. Сам по себе человек, не его земное тело, которое мне смогло справиться с этими мирскими испытаниями, решив найти элексир в стакане жгучего яда… сразу вспомнилась мне моя мать. Голос, действительно, божественен. Его никогда не выкинешь из памяти.

Скоро она уехала, взяв с нас слово приезжать к ней за вялеными лещами на Волгу…

Потянулись будни. Светлые, как лист бумаги перед началом работы. Был ли Макс, нет? Была ли я? А Варька? Не важно сейчас это.

Работа затягивала отсутствием рутины. Главное делать то, для чего ты создан. Стихи каждый день, портрет как-то раз на заказ. Понравился им мой какой-то собственный стиль приукрашать действительность сильным нажатием карандаша.

На карандаш сильно жмут лишь уверенные в себе люди… а вспомните мои ранние работы?

Варька все порывалась рамы купить, куда-то бежать, кому-то показывать. Все больные, за кем она ухаживала, уходили домой с улыбками и картинками карандашных героев. Урожай улыбок и эмоций хоть каждый день собирай тогда с нас после каждого проведенного вместе вечера.

Тоска.

Тоска неясная съедает день изо дня…

Понять не в состоянии, что мучит меня.

Тоска… тоска на сердце, совсем рядом.

Холод – зимой, весной и летом – прохлада,

Ничем не согреть льдины в душе,

Цель, вера в счастье уходит за горизонт,

Дождь закончился, я открываю зонт…

Все ходят без внимания на боль,

Свободу будто всем подарил король.

Ничего не интересует, ничего не хочу,

Почему я совладать с собой не могу…

В сердце холодная страшная пустота,

Я больна, будто болезнь подцепила нагота…

Оголенные нервы, мысли, вся душа…

Изгрызла все любовь – черная вша…

И не обидишься, и не накричишь,

Все так же по ночам из-за нее не спишь…

Не знала я где он, с кем…где?

Казалось, что я истерзана изнутри…

Моя подруга смотрела на меня бездонными морями глаз, молчала… да что сказать теперь? Всем было ясно кому я мешала…

Валери добилась ли своего???…

ЖЕМЧУГ.

Полоской светлой на безликой коже,

Не светится, он не горит огнем.

Не человек ты, даже так быть может,

А я любовью не дивлюсь при нем.

Невинная, своей походкой стройной,

Пленила в узы страстные раба,

Он сам, как-будто, недовольный,

Но счастлив от любви, как никогда.

И шея полоску нежную, но не живую,

Твой жемчуг поднимает чуть дыша…

Он все равно тебя любил такую,

И по щеке предательски скользит слеза…

Мне было как-то. Именно так. Как-то. Больше никак.

Иногда она говорила мне своими теплыми глазами с интересом,…а что было, если бы мы не встретились…

Это так больно!

У меня никого больше нет и мне никто не нужен! Не представляю своей жизни по-иному!

Мишка.

Наверное, в детстве лапы драли мне,

Наверное, жалели не меня…

Роняя на пол, свет обещали мне,

Но полюбила только лишь тебя…

Бросали все меня так часто,

Хорошей не назвал никто…

Наверное, любить тебя напрасно,

Ведь для тебя не значит ничего

Та моль, что чувствами своими съест,

Пушистая и колкая одновременно.

Заплатки вместо рваных мест…

На сердце все они… наверно…

Варька – все. Сейчас…да и всегда важнее мне ничего не было…

ДРУГУ.

В слова превращаю я переживания,

Только мало чего сказать я могу,

Не будет любви, не будет свидания,

Вряд ли я, что поновее, скажу…

Друг единственный так далеко –

Мы друг другу помочь не сумеем.

Так нам жить в этом мире легко,

Лишь потому, что дружить мы умеем.

Пусть будет трудно по жизни идти,

Пусть преграды встают стеною…

На нашем нелегком пути,

Мы за руку вместе с тобою!!!

Выписалась я. Нужно было идти куда-то. В этом мире просто так не выживешь. А мне важно душевное равновесие, а мне так трудно его соблюдать, когда рядом долгое время нет любимого близкого человека…

Мечты все же исполняются. Говорят, Бог все к лучшему направляет. Пусть что-то кажется ужасным, но…я свято верю в эту истину.

Как-то моя горячо любимая подружка возвращалась домой после тяжелого дня, дым повсюду. Она испугалась сначала, что соседи все спалят. Дым черными клубами валил из ее подъезда…

Мама ее, только что вернувшаяся из Сатарова, стояла с сумками еды.

— Благо, что я забежала в магазин, а то и эта дурра бы меня с потрохами спалила бы…

— Что? кто? Ты ее видела?

— Конечно, кто же еще, как не она… выбежала, вся расфуфыренная, и в машину прыгнула. Тут такие не ходят…

— Ну все. Я ее посажу!!! – Варька не стала смотреть, как тушат все, и как ее мама охает, она сразу ринулась ко мне.

Я сидела на кухне и работала, рисовала то есть.

Серость будней одиноких вливали боль день изо дня. Маленькая однокомнатная квартирка в подвале серого дома не грела мою одинокую душу. Я сидела днями в одиночестве. Вспоминала почему-то ту поганую шлюху Валери, думала, как так? Все люди рождаются одинаковыми, не способными убить, с прививкой «правильного» человека, но в итоге каждый получает «свое». Кто-то становится последней мразью в золоте и шоколаде, а кто-то черпает счастье в одиноких стенах старой хрущевки, которую обещали снести…

Рано встала, поздно легла…

Черная в моей жизни полоса…

Лента черная, атласная,

Нутро сжимает рука красная…

Душу скукожила страшная рана,

Все, что осталось мне от обмана…

Ничего нет. Голяк. Другим халява.

Сиди в моём доме, да водку хавай…

А я как-нибудь без вас,

Без ваших алчных и надменных глаз.

Отдам все, без сожаления,

Уйду – куда? Не имеет значения.

Рисовала я часто, писала стихи… удалось в конце осени учиться в институте… повезло по счастливой случайности. Мечта детства сбылась…

Так редко, так мало видела я своих друзей. Дела, вечная нехватка времени – не уж то все это способно разрушить то самое крепкое в моем сердце? Я не верю… для меня дружба – навсегда.

Толпы снуют туда-сюда,

А я отделена от них невольно…

Грусть черпает слезы как всегда:

Мне снова очень больно.

Стихи поменяли свой ритм,

Я писать по-иному начала,

Во мне душа стихами говорит,

Я долго не ела и не спала…

Из мира выпала наверно

За что вся эта колкая боль?

Вся жизнь моя необыкновенна,

Как надоела изгоя мне роль.

Стихи могу писать не прекращая,

Дел больше у меня нет,

Почему такова судьба – не знаю,

Исцеление – мой полночный бред…

А ведь и чувства людские,

Но жизнь красит черно-белым,

Жить здесь — нет больше силы,

Хочется убить земное тело…

Звонок в дверь.

Пицца??

Хм… неожиданно. Никто мне не мог ее прислать.

— Мужчина, вы ошиблись.

Он продолжал пихать мне коробку с замечательным запахом PRONTO, ласкавшую мой голодный нюх.

— Нет, спасибо.

Но он молча впихнул мне в руки еще пылающую пиццу и быстрым шагом ушел…

Я не могла отказать себе в любимой итальянской пицце…

Одновременно с этим меня пугало сомнение. Пытаясь его отогнать, я машинально включила старый электрический чайник на кухне. Но это темное упрямое сомнение твердо поселилось в моем сознании…

Но голод был сильнее.

« Чтобы не случилось… жизнь не имела смысла. Квартира эта 5 лет принадлежать будет государству, я ей не распоряжаюсь. Кому я могу мешаться? Мало кому – никого не трогаю. Завидовать мне не в чем.»

С этими мыслями я вгрызлась в сочный кусок пиццы с курицей…

В больницу я попала с ужасным отравлением. Если бы не Варька, которая нашла меня на паркете без чувств, я бы не жила бы больше… я помню немного, что мне было очень плохо и я не могла даже позвонить…

Она была рядом со мной теперь намного больше, потому что работала в этой больнице. Она сильно переживала…

Хорошо, что я откусила только маленький кусочек и наелась…

Сильная слабость была в моем теле, мне было трудно шевелиться…

После этих больниц я потеряла тот лоск написания. Мысли в кучу. Я помню все смутно и сумбурно.

Одиночество.

Писала дневник, лежа в белой палате…

Месяц прошел, ни строчки от тебя. Тепла ни капли нет. Муза, казалось, не собиралась возвращаться. Казалось, я, как потухший маятник надежды, разбившийся об резкий ледник холодных, недосказанных фраз. Нужно жить дальше; стараешься встать, но внутри тебя что-то скребет и ноет надоедливым скрипом одинокого пера.

Новая строчка двухсантиметровым карандашиком, остро заточенным об лезвие колких слез… Рука болит от желания быстро воплотить мысль на бумагу. Кому нужны старые бумажные тетради с желтыми листами от времени и сальности рук, периодически стирающих слезы с глаз… Кому нужны дневники? Но на тех страницах остаются и уходят переживания…

Сижу и тону в переживаниях. Нас, увы, чуть видными нитями нулей и единиц связывает сеть… Но у меня нет доступа. Я вне зоны. Даже в привычном ритме не находя на опустевшей странице Рамблера новых сообщений, сердце, отяжелевшим камнем, скатывается куда-то вниз, теряя теплоту недавних снов…

Мир будто продолжает смеяться… Я одна лишь в одиночестве сижу  в пыльной комнатушке, на подушке пыль и слезы, тушь и грезы.

Стихи твои все больше боли приносят… Презервативы, смятая кровать… Зачем я опять? Ты – там. Ты – с ней. Неважно, где уже…

Боль просачивается через закрытые глаза. От нее дыхание не ровное. Не о чем больше вести разговоры. Да и не с кем. Одиночество добилось своего. Забрало все, что связывало меня с этим миром. Больше нет у меня попыток встать и выйти на улицу, в жаркую весеннюю погоду, солнце, а я в тени, нет и желания. Ад какой-то… Горю…

У всех будто жизнь бурная, а у меня уже полгода пустота и тоска. Я одна встаю, блуждаю, в полудреме где-то, засыпаю. Протяжным скулением скрипит моя душа…

Каждое твое новое слово, голос нанизывает боль на струны порванные моей жизни. Я спускаюсь ниже, туда, где тише…

Иногда так сожмется все внутри, но отпустит, не дав мне даже глаза открыть, что-то сказать.

Одна я… покинули все.

Испытаний не прошли.

Одна я… больше нечего сказать. Нечем не заполнить эту пустоту. Карандаши лишь в руках, слезы в глазах. Ничего. Тишина.

Бессонница. Сны  о прошлом страшные. Сплю час, а потом второй, кусками. А ты где-то там, рядом с ней… даже не это главное… важнее то, что не со мной.

А иногда задумаешься… а были бы мы счастливы вместе? Было бы хоть что-нибудь? Кажется, что для меня на этом свете существует только боль, что другого мне не дано. Поэтому вообще зря мечтать. Ничего не будет. Скоро я погибну, а в жизни ничего не поменяется. Как в реке, вдруг не станет одной рыбки, косяк рыб, течение не изменятся.

Больно ли? Нет, тяжко мне…

Грусть какая-то измучила меня, иссосала все мои соки. Я вижу, вся будто бы пустая, глухая, как чаша из глины, что от дождя, не обожженная, вот-вот развалиться на не красивые, неровные куски мокрого, грязного песка…

К сожалению, таков мой мир…

Я ничего не могу сделать, да и смысл в том, каков? Если я в одиночестве тоскую, да и что я могу поделать, что смогу изменять, в какую сторону, если все избегают меня, да и я уж особо не жажду общения и взглядов встреч. Для меня уже давно это опостылело.

Я не могу вот так просто отдаться чужим, незнакомым, не родным глазам. Пустым и очень холодным для меня. Закрыты все мои двери, и дверей звонок уж больно долго молчит. Не сломался ли? Нет, постучались бы… просто никому нет дела. А мне надоело… без отдачи…

Ложусь снова в холодную постель. Утром вновь с туманом встаю… ничего не тревожит. Ничего не хочу.

…зачем я нужен тебе? …

Снова эта песня. Как снова сдавливает грудь мою тисками. Хочу бежать, но она в голове, хоть голову отрывай, сердце вырывай. Лишь бы не чувствовать больше ничего и никогда…

Дождь.

Мы шли по улице и молчали. Каждый думал о своем. По атмосфере не сказать, что все шикарно… Трещина? Не мне решать. Только я знала одно на тот момент, что нестерпимо ждав их, я уже не рада была их по-настоящему видеть. Отвыкла ли я? От настоящих друзей нельзя отвыкнуть. Нет. Я просто дулась и недоумевала, почему так долго времени прошло, почему они молчат, ведь знают же, что не люблю я в такой час думать, я боюсь не правильно истрактовать их позицию. Я могла бы подумать, что они сами считали меня шизоидной. Я могла предположить, что я им надоела и они решили от меня избавиться… да все, что угодно, Господи! Как я была зла и расстроена в тот миг!

А они шли… шли и молчали…

А я думала… все, о чем я мечтала, начало сбываться. Когда-то раньше, я писала стих, но раньше я и подумать не могла, что настолько приближусь в своей эволюции к этому…

«Новый вечер разносят в дребезги эмоции,

Мне так холодно, хоть и светит солнце,

Моя душа холодна, как зимой вьюга,

Меня не согреет ни вино, ни подруга.

Не выйти из круга… лишь одиночество вокруг,

Как много рядом со мной продажных сук,

Я не верю больше никому и ничему,

Пусть все плывут, а я пойду ко дну…

Моя жизнь?.. Что другим до нее?

Снова собираю по осколкам все, что было мое,

В руках пара вещей, и я бросаюсь в омут,

Я иду искать выдуманный мир, а другие стонут,

И у меня не одни удары, а несколько дыр,

И я ненавижу, ненавижу за это мир…

И я сижу одна, послав старую жизнь в жопу,

Вокруг меня одни снобы…

Я человек снова новой злобы,

Ненавижу этот мир и все дерьмо в нем,

Я продолжаю ненавидеть и ночью, и днем,

И я живу своим выдуманным миром,

И глаза я боюсь на реальность открыть шире…

Я не хочу видеть зло, я сама теперь Зло…

Меня очень сильно изменило оно.

Я как шваль последняя опустилась на дно…

Погрязла с головы до ног в дерьмо,

И теперь я сижу на лавке одна лишь в мечтах,

О том, что увидеть можно лишь в снах,

Сижу и мне кажется, что вот-вот,

ко мне моя судьба сама подойдет,

И сама, дура, понимаю, что это полнейший бред,

Не могу я быть ребенком в 17 лет…

Но все же, наивная, верю и жду,

И отсюда я до последнего, я не уйду,

Потому что не могу больше жить болью,

Не хочу я раны свои растирать солью,

Хочу жить в мире, где все по-другому.

Не хочу отдавать все хорошее злому…»

Вот я и ушла. Ушла и не жалею. У меня здесь есть они, друзья…

Но чувства чего-то несовершенного, недоделанного сидело в сердце и грызло меня…

А что меня грызет? Ведь, подумать так, все позади, больше не будет снов, когда мать уходит из этого мира; больше не будет снов, когда я, совсем одна, ухожу из мира; не будет тех кошмаров, тех родственников, что желали мне только неблагополучия и сами на свою голову теряли все самое дорогое, взамен получая материальное удовлетворение…

Рада я всему тому, что потеряла? Рада. По мне легче отдать все и уйти, но не стать такой же жалкой жалмеркой, которая мечтает только о деньгах и власти… да, мне легче уйти, чем допустить свое гниение в трущобах похоти и грязи.

Но что же так тревожит меня?

Друзья ли мои прошлые? А были ли у меня друзья… это я о них помню, это у меня в сердце они до сих пор грызут белые стены, в думки кидая меня день и ночь… а надежды рисуют в мечтах, что они ищут, что они сбились с ног…

Это Варька, Макс и Леха знают, где я… может, остальным людям тоже не все равно? Отчего же я верила им? Неужели ни одного, кто бы мне не врал???

Спокойствие в душе на миг. Уверенность в них.

Не смогла бы я больше без них… а что, если все, что было, было сон? Как я бы тогда, проснувшись, осознала, что больше не увижу тех теплых родных глаз? Тот смех? Тот капюшон?..

Нет.

Не могу даже подумать…

Боль разливалась по телу от таких мыслей, даже не дождь холодный был тому виновником,… страх потерять их пронизывал холодом…

Признаться, мне всегда было сложно … сложно любить кого-то, привязаться к кому-то… друзья для меня становятся всем и потерять их – для меня это самое ужасное, что может произойти в этом мире…

А мы все шли…

Мы снова жили как обычно. Легко и беззаботно. Мне вскоре дали маленькую, однокомнатную квартирку в пятиэтажке на первом этаже.

Ночь. Теплая… осенняя…

Я разучилась писать стихотворения.

Я не могу, но хочу излечиться строками,

Но нет времени, я завалена уроками.

А мне все равно на эту жизнь без тебя…

Я не могу одна прожить и дня…

Думать, ломать голову, с кем ты и где.

Ревность живет постоянно во мне.

Листья, такие желтые и теплые на земле,

А ты по ним с кем-то ходишь, но где?

Мы не друзья, мы не враги,

Просто никем стать друг другу не смогли.

Я ничего не могу, я ничего не хочу,

Просто плачу и просто молчу…

Но все бесполезно, боль меня поедает,

Любовь моя совершенства не знает,

Преграды, пороги, а я так слаба,

Любовь делает меня несчастной, как никогда…

И все же я рада, что еще чувствую,

Я еще живая, а не искусственная,

Только чувствую боль, твое безразличие,

Делает чувство мое безграничным…

Я не рада этому миру, не хочу совсем ничего,

Просто мир мой — это ты, и ты для меня — все…

«…Да тут дело не в этом. На одну и ту же тему много можно сказать и разного. Ну хоть о любви сколько песен. Любовь, дружба, уважение к ближнему. Главное, посыл должен быть верным. Так верным для разных людей бывает разное. Верно, верное бывает разным. Ну так и надо держаться своей верной дороги. Если людям вокруг тебя хорошо, значит, дорога верная. А ты вот верной дорогой идешь? Для себя, безусловно. Ну вот, а слушателям скажу так: любите семью, уважайте друзей. Это самое дорогое, что у вас есть. Не берите кредиты, не ведитесь на всякую лажу. Оставайтесь людьми. Тогда нас будет больше и всё у нас будет хорошо…»

Слова Михаила Краснодеревщика были как всегда кстати. Варька восхищалась этим человеком и часто говорила о нем… Но какой сейчас в том смысл? Самое дорогое, что у нас было, мы потеряли, потеряли безнадежно, безвозвратно,… но навсегда ли… я не хотела в это верить до последнего. А последнего и не было. Время пришло. Я «отсидела свой срок, свое наказание». Вывод?

Всегда я находила во всем вывод. Но не сейчас. Но я бы не вышла отсюда, если бы не пришла к выводу. Где-то в глубине моей души я поняла, поняла я, что такое потерять близких. Потерять не по своей вине. Я не хотела в том себе открыто сознаваться, потому что… потому что я пообещала сама себе, что начну новую жизнь. Жизнь новая как старая. Я многое поняла за время моего «заточения», я многое осознала и ко многому пришла.

Жизнь у нас одна и больше не бывает. Это факт. И каждые случаи, что происходят с нами, что заставляют нас шевелить мозгами, слушать сердце, интуицию, — это всего лишь ступеньки. Все преграды нам ставит Бог, испытывая нас, проводя отбор. Нужно держаться и быть сильным. Ступеньки нашей жизни, по которым мы должны пройти через все преграды, умея сохранить то, что у нас есть уже и приобрести что-то новое — это тоже немаловажный факт, к которому я пришла.

Я поняла. Что все это испытание – это своеобразная проверка на прочность и понимание своего пути. Я знаю, что была не права, уйдя на совсем из мира, где могла бы не прощаться с прошлым. Помнили ли меня друзья? Для меня они всегда были важными персонами…

Вспомнились слова из песни группы Многоточие:

«…Память крышкой гроба не прикрыта,
кому-то ссадина в душе кому
утрата море злата принесёт, и он, не брезгуя, берёт,
уносит.
Неся свой крест мы не оглянемся назад не нужно
смотреть на прошлое,
Возвышенное, пошлое, но, всё-таки, продажное
и от того не важное,
А падать в одну яму дважды это не серьёзно даже…»

Что мне оставалось? Вернуться? Сказать: простите, меня вылечили, я больше не уйду? Нет. Это глупо. Я понимала, что на этом моя история не закончится, и мир мой еще потерпит землетресения. Я в новой жизни научилась… дружить. Для меня по-иному смотрели…

Я еще не всего достигла, чего хотела. Все еще впереди, и я это знала. Я знала, что мне предстоит еще сделать себя…

………

По ту сторону забора белеет белый дым,

По ту сторону во всю бушует жизнь,

Я не могу сидеть и ждать, смотря туда,

Я не могу день изо дня сидеть одна.

Сделайте меня свободной, иначе я сама,

Освободите меня, иначе я убью себя…

Снова я на кровати сижу, а медсиська пошла за реталином. Я пыталась что-то прочитать этим людям в пижамах в полосочку и серые пятна. Кто-то в прошлом разбил одной пулей витрину и убил двух человек, не забыв стереть отпечатки пальцев. Оставив пожизненно в мучениях их друзей-страдальцев, от грязи уличной жизни темными слезами стирают пыль дороги…

… «Круг – это бесконечность. Квадратура круга – квадратура бесконечности. Слушайте внимательно. Извлечь квадратный корень из квадратуры круга – значит извлечь квадратный корень из бесконечности. Это будет часть бесконечности, возведенная в энную степень, таким образом можно определить и квадратуру…» (А. Беляев). О чем я думала? Все повторялось день изо дня…

Некая закономерность в повседневных занятиях (если, конечно, лежание – это занятие) нарушали мои моральные принципы и устои. Я потерялась, расстроилась к чертовой матери вообще запуталась что к чему в этом мире!

Некая «виолончель, скрипка, голос», замкнутый круг, одиночество и тоска…

Все било ключом по расшатанным нервам, словно по струнам, тугим и тонким, болью отдавая по венам: этот «буравчик» грусти пронизывал и медленно убивал.

Пульсирующая боль левой части головы. Гемикрания? Снова незнакомое слово…

Ничего.

Думала, что я по идее должна была уже смириться с этим. Но непоколебимое желание жить держало в руках. Но вскоре сомнения стали разрушать все непреклонные истины.

Я не могла писать. Я не могла рисовать. Я не могла жить…

Оставалось наблюдать за кошкой, которая недавно появилась здесь. Она была безумная. Я не понимала, чем они ее там кормили, но глаза у кошки были безумные. Она часто бегала и громко по-ишачьи кричала, пугала меня, прыгала на полметра вверх и кусалась. Однажды она смотрела на кого-то, кого я не видела и с ужасным видом шипела. Она видела кого-то. Мне стало не по себе тогда. Мне говорили как-то, что кошки могут видеть полтергейстов. Но…

Все пугало.

ЭЛЕКСИР.

Как алкоголик, сижу среди руин,

Хоть кто бы наполнил до края графин…

Средь бесконечных красивых витрин,

Ищу с нетерпением сказочный джин…

И снова один, средь бесконечных обид,

Живу я там, где беспредел царит,

Где бы найти жизни вечной элексир,

Что так стар, как весь живой мир.

От грусти, апатии найти спасение,

Никому не удалось от мира творения,

В жизни нет смысла, как у больного,

Что верит лишь в жизнь снова и снова…

А я всего лишь поэт этого времени,

Где каждая тема бьет всех по темени,

Я пытаюсь писать обо всем, что вижу,

Половину из этого я ненавижу…

Где мой элексир, что даст надежду,

На путь, что скрасит невежду,

Где можно идти, не споткнувшись не разу,

И научиться видеть неподвластное глазу…

Жизнь стала невыносимой. Казалось, что мира, кроме этой психушки не было, а все, что было в прошлом, это всего лишь сон. Плохой сон. Одна ночь, которая запомнилась так, что не выходила из сознания.

Мне опостылело все еще давно. Я слышала слова, но я их не понимала, в них не было смысла. Мне снились строчки, я их читала, но на утро я все забывала.

— … А ты читаешь? – кто-то тронул меня за локоть. Должно быть, он думал, что я репер.

— Нет, я не читаю. – я хотела уже снова отвернуться, но добавила.- Я пишу.

— А что б и не читануть? У нас баттлы бывают.

— А ты сам-то читаешь?

Он немного замялся. Я в точку.

— Ну… нет, не читаю. Вон там читает парень, — он ткнул куда-то, я не успела проследить за направлением, но посмотрела в ту сторону, и мой взгляд снова упал на парня в капюшоне…

Сон сменился.

Море. Песок сминается в стороны под ногами. Я бегу за кем-то, пытаясь догнать… но… Вдруг просыпаюсь.

Я все равно не могла забыть и поверить в то, что все было сон, мечтанье… Я по-прежнему лелеяла надежды…

Понимала я, что напрасно, но чем ты докажешь больному человеку, что он здоров?

Я осела. Осунулась.  Похудела. Еле ходила, не было сил и желания. Меня так плохо кормили. Да это, в общем-то, не так важно… важно, что я сама не чувствовала жизни в себе. Все из-за моих чертовых эмоций. Не стоило каждый раз от боли и унижения от воспоминаний кусать, кривляться, врачи не поняли и отдали меня в приют для брошенных. Сначала казалось, что здесь, в этом маленьком городке под Москвой я одна, к кому так редко приезжают. А оказалось, все мы здесь брошенные, бедные… только многим до этого осознавания дела не было. Я думала. Я думала об этих людях… они совсем на вид такие же, но их отстранили от общества. Правда, кому охота тащить на себе груз больного шизоидного отца-эпилепсика, потерявшего нити к существованию в этом мире… в их мире, рядом с ними.

Много раз при долгих походах из палаты в палату, мое несчастное тело мучали синдромы асфиксии.

Помню сказочный рассвет. 4 часа утра. Ночь еще не скрылась под лучами солнца, но уже сквозь решетки окна моей страшной, серой палаты чуть брезжил свет. Где то сейчас желтеет кусочек неба, – думала я. — Интересно, есть ли на траве роса?

Дни перемешались. Помню все какими-то смазанными отрывками. Помню звон лампы на потолке, которая горела по ночам, бледно желтые, облупленные стены, известка с потолка, сырая, холодная и мятая постель. И врачи, такие злые. Все они мне вечно что-то в руку кололи…

Все ночи лампа гудела, что есть мочи…

Я не спала…

Я смотрела в окно… первый этаж, я помню, как в детстве сбегала, прыгая на мягкую траву…

Казалось, я и вовсе не живу…

Рисовала я часто. Совсем как в детстве. Я рисовала маму, а моя учительница спрашивала, кто это, ведь она ее никогда не видела. Однажды моя мама пришла за мной в школу, забрать после занятий рисования, моя учительница даже вышла навстречу, посмотреть на мою мать.

Я рисовала их. Варьку, Леху, Макса…

Их не было со мной рядом, мне их не хватало.

Заходили доктора, а их таблетки оказывались вскоре в туалете. Хотелось кричать, да никто не услышит. Хотелось бежать, но не было сил. И та похлебка, что напоминала испорожнения, оказывалась там, где ей самое место. Последнее время я уже не так сильно чувствовала приступы голода. Я чаще проваливалась в сон.

СОН.

На душе будто снег, а вокруг тишина,

Я пишу на бумаге свои строчки из сна…

И вот я вижу себя, так, как я всегда мечтала,

Будто я королевою стала…

Вон и найки, посвященные мне,

Вон и свет в любимом окне…

Я иду на этаж…. сердце стучит,

Это правда, я знаю, будто мне говорит.

И в его дом захожу я и вижу его,

Я поверить не могу, что люблю так давно,

Его нежный взгляд так пропитан любовью,

Будто прощаешься ты с едкой той болью,

Что терзала тебя в одиночестве страшном,

А теперь все позади: и проблемы, и горе.

Дальше лишь счастья ждет меня море,

И не нужно ничего, жизнь в мечте,

И воплощение это ищу в темноте,

Лишь сны мои бывают так часто,

Что типа есть длинны и прекрасны(?)

Что Варька и Макс, будто пишем мы трэки,

И улыбок моих там полные реки…

А возвращаясь в реальность, я с грустью тону,

Там же, где я одинокой плыву…

Все карандаши я съела, за что, конечно, получила дозу успокоительного. Надеясь, получить дозу полезных веществ из разноцветных палочек, в итоге я лишилась похода в рисовальную комнату.

Вскоре мне опостылело все.

Рвотные рефлексы потупились. Иногда приносили котлеты, похожие сами знаете на что.

Какое-то утро выдалось необычайно веселым, не смотря на расстояние, ко мне приперлись мои друзья…

— Вам смешно, а я тут столько времени одна!

Варька, как всегда, вместо ответа – ржать. Макс перевел тему: «Ух ты, окошко!»

— Ну, спасибо вам, дебилы! Я серьезно!

Они молчат… смотрят в сторону.

— С кем это вы разговариваете, простите?

Это врачиха-паучиха пришла, черт бы ее побрал.

— Аммм…

— Друзья? – понимающе прозвучало…

— Да.

— Привет! – сказала она, помахав своей круглой розовой рукой куда-то в сторону.

Макс и Варька заржали. Леха повалился на пол. Врачиха прошла мимо, не заметив Лехи, чуть не наступила ему на руку. Она подошла ко мне, достала шприц… Нет!!!

Меня куда-то снова увезли…

«Я схожу с ума, я схожу с ума…» повторяла я, сидя на кровати и раскачиваясь из стороны в сторону.

Кружилась голова. Так часто мне было дурно, мучили галлюцинации. Лампа потухла на потолке. Макс кинул в нее ботинком. Я заснула…

«Я люблю тебя, я люблю тебя…»

Неужели? Правда? Почему мы не вместе? Где ты?

«Он не будет твоим! Он мой!!! Навсегда… Макс? Идешь?»

Холодный пот стекал по моему лицу. Где я?

— Валери, ты сволочь!  Он — человек, он имеет свои чувства! Так позволь ему решать самому!!!

Какой-то комар укусил меня за руку и спросил голосом паука:

— Кто такая Валери? …

…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………

Варька давно дружила с парнями. С самого детства, с того момента, как ее защитил Леха от задиры из школы. И сейчас они вместе. Друг за друга. Всегда и везде.

Она такая теплая. Кому-то кажется сперва, что она замкнута, высокомерна, но на самом деле это наидобрейший человечек. За друзей своих она становиться сама не собой. Тогда ее не узнать. Глаза. Карие, теплые такие, родные. Короткие волосы, брови маленькие, ровные, губы маленькие, улыбка такая чистая, естественная, заразительно добрая…

Нет ни капли в ней задирства, хотя она могла бы… она звонкая. Смешливая, но только с близкими людьми, с друзьями.

А в глазах… как бескрайнее море, мысли, думки, смысл…

Люблю ее… больше жизни…

Все бы отдала за нее. За ее дружбу.

Я больше не работала. Я решила за последний месяц подправить мозги и попробовать подготовиться к учебе в институте. ЕГЭ, конечно, я кое-как сдала, но сейчас я ничего не знала и все, что было в моей бестолковой голове, улетучилось. Все силы я бросила на подготовку. Я целыми днями сидела и зубрила. Порою Макс читал мне книги, а я сладко спала в тепленькой постельке под его завораживающий голос… Мы еще больше сдружились с Варькой и Лехой, болтливым мальчишкой. Какого-то августа мы пошли вновь к Валери. Какой-то праздник. Я не думала о том, как я подорвала отношения с этой змеей.

Время пролетало быстро. Мы веселились. Я более-менее не смущалась и не глазела на всех с обычной чуткостью. За мной все увивался тот Буратино. Тим. Да. Весь вечер он заглядывал мне в рот, ластился, а мне как-то было ужасно не приятно. Хотелось убежать.

Все были немного пьяны, когда я столкнулась с ней. Она позвала Тима, как Пэрис Хилтон свою собачку, и больше я его не видела.

Через минут пятнадцать ко мне подошли двое парней. Мне нужно было выйти с ними. Я, дура, все уже поняла, но что оставалось делать? Мы вышли. На лестничной площадке стояли еще двое и курили. Подкашивались ноги. Там стоял и Тим. Я уже ничего не соображала. Они меня избили, и, помню только, что Буратино, мальчик на шарнирах, уходя, пнул меня. Я отключилась.

Очнулась в слезах. Боль. Унижение. Не хотелось открывать глаз. Какой мерзкий мир. Как мне хотелось уйти из него, не возвращаться, ведь жить такая мука…

Боль…

Тишина, и только я наедине со своими мыслями и чувством безумной боли… я еще тогда не знала, как и почему у меня болит все. Позднее я поняла, впервые в жизни, задумалась, с горечью отметила, что я урод…

В больнице лежала я долго. Меня лечили по-моему ото всего, что можно было придумать. А потом, в конце концов, сочли меня социально опасной и сдали меня в отдельную палату, как позже оказалось, в палату для психически неуравновешенных. Я оказалась в психушке. Ко мне теперь так редко, в неделю-две только раз на полчаса заходили они… друзья. А мне было так больно, я не хотела их видеть, не хотела слышать и знать. Но опускать руки и сдаваться я тоже не собиралась, однако собрать все силы в кучу и продолжить путь, мне не удавалось. Не хватало тех самых сил собраться, взять себя в руки.